SHUM.INFO

.

ВЛАДИМИР МАРОЧКИН – Повседневная жизнь российского рок-музыканта.

Глава без нумерации (Глава 3б) Они были первыми
.

Есть такое мнение, что в нашей стране все происходит на шаг, а то и на два позже, чем на Западе. Но, занимаясь историей русского рока, я обратил внимание, что многие процессы у нас начинаются в одно время с Западом. Не все они доходят до логического конца – это правда. Тому есть “оправдывающие” социальные причины. Но начинаются они тогда же, … И если рок-н-ролл появился за рубежом в 50-е годы, думал я, то и у нас его первые звуки должны были раздаться примерно в то же время. Я долго искал первые следы рок-н-ролла в СССР и нашел их. Оказывается, на Всемирном фестивале молодежи и студентов, которой состоялся в Москве в 1957 году, стартовали не только джазмены, как считалось до сих пор. Там и тогда же дебютировали музыканты, в начале 60-х годов составившие костяк легендарного ансамбля “Электрон”, который почитается у нас за первый официальный рок-ансамбль, то есть ансамбль, как тогда говорили, с “рогатыми гитарами”. На одной из фестивальных площадок выступил квартет гитаристов в составе: Валерий Приказчиков, Евгений Гусев, Михаил Топтыгин и Виктор Сафонов, все  они – ученики легендарного Иванова-Крамского. За несколько лет до проникновения в нашу страну альбомов английского ансамбля “Shadows” квартет исполнял элегантные аранжировки народных песен, сделанные для четырех гитар. Все четверо музыкантов получили звание лауреатов фестиваля.

На соседней сцене выступал еще один будущий участник группы “Электрон” Юрий Юров. Он аккомпанировал ансамблю “Поющие голоса Японии”, который исполнял обработки русских народных песен.

Юрий Юров работал инженером на заводе имени Лихачева, а так как он окончил музыкальную школу, то ему поручили в свободное время заниматься заводской самодеятельностью. Однажды один из приятелей предложил познакомить Юрова с молодым гитаристом, родители которого также работали на ЗИЛе. И вот пришел молодой парнишка и с ходу все сыграл. Юров отметил для себя, что у него очень легкие руки. Этого парня звали Валерий Приказчиков.

Весной 1962 года уже Приказчиков нашел Юрова и предложил ему войти в состав ансамбля, аккомпанирующего различным певцам Москонцерта. Юров в то время заканчивал институт, но он принял предложение Приказчикова, как только защитил диплом. Это был традиционный путь музыкантов того поколения: и Гаранян, и Бахолдин, и еще многие музыканты, которым несть числа, заканчивали технические вузы – связи, железнодорожного транспорта, медицинский – и уходили в музыку, потому что имели к этому призвание.

В группе Приказчикова Юров заменил покинувшего ансамбль гитариста Виктора Сафонова. С этого момента и начинается история ансамбля “Электрон”, который быстро стал кумиром молодежи середины 60-х. Ансамбль выпускал пластинки, записывал популярные хиты, участвовал в больших концертах, разумеется, приуроченных к праздничным датам, объездил с гастролями почти все страну. Свидетельством его могучей популярности могла бы служить выпущенная в 1966 году пластинка, на одной стороне которой были записаны композиции Приказчикова, а на другой – “Girl”, первая изданная в СССР песня английского ансамбля The Beatles.  К сожалению, уже в наше время следы “Электрона” затерялись во времени, так как в 1987 году умер лидер этой группы гитарист Валерий Приказчиков. Но с помощью друзей мне удалось отыскать еще одного музыканта этой группы Юрия Юрова, в гости к которому я и отправился.

…Я долго шел среди новостроек, волнами выросших в районе Речного вокзала. Вконец запутался, потому что одни люди посылали меня в одном направлении, другие – в противоположном. Наконец, один пожилой мужчина указал приблизительно верное направление: “Вон за тем новым домом будет две 9-этажные башни, одна из них – та, которую вы ищете”. Я свернул за тот дом, адрес был приблизительно верен, но… 9-этажная башня оказалась всего одна. Я вновь остановился, тревожно оглядываясь. Вдруг меня окликнули из окна второго этажа 5-этажного дома:

– Вы, наверное, Владимир?

– Да!

– Посмотрите, там входная дверь открыта?

– Нет!

– Ладно! Сейчас я за вами спущусь!

Дверь тотчас же распахнулась:

– Давайте, наконец, знакомиться: Юрий Петрович… – представился он.

…Комната выдает музыканта. По центру комнаты – пианино. Над ним огромная фотография в рамке, на которой изображены Муслим Магомаев и аккомпанирующий состав из трех гитаристов, в одном из которых можно узнать Юрова. В уголке за диваном оборудована студия: синтезатор  и компьютер.

– Да, действительно получилось так, что я стоял у истоков “Электрона”, – начал свой рассказ Юрий Юров. – Я пришел туда в 1962 году, когда это был еще не “Электрон”. Ансамбль тогда попал в руки певицы Альдоны Долиновой. Ей сказали, что есть ребята, которые могут ей аккомпанировать. Она поставила условие: “Четыре гитары  – это слишком много! Если хотите работать, ты бери контрабас, ты – маракасы, и будем мы петь “латину”.

– Понятно. Это было архимодно!

– Я туда пришел как клавишник, а мне говорят: “Пока бери маракасы!” Но мне было интересно окунуться в эту жизнь, потому что музыка для меня – это свобода. Когда я работал на ЗИЛе, меня больше всего раздражало 5-этажное здание, в котором располагались экспериментальный и конструкторский отделы, ОТК и еще чего-то. И в конструкторском, и в экспериментальном отделах было набито по 500 человек инженеров. И чуть ли не каждый день я входил в это здание и видел некролог: кто-то помер… Естественно, когда несколько тысяч человек сосредоточены в одном месте, каждый день кто-то помирал! И я подумал, что однажды так и про меня напишут. И я понял: это не для меня!

Еще мы аккомпанировали певице Кире Смирновой, которая исполняла романсы и песни Новеллы Матвеевой и пользовалась большой популярностью среди студенчества и молодежи. С ней было очень хорошо работать, потому что мы выступали только в Москве и Ленинграде.

Прошло примерно полтора года. Еще один музыкант не выдержал нагрузок: ушел Миша Топтыгин. Очень сильный был солист и способный гитарист.

И, коли человек уходит, мы решили на его место взять ударника, потому что такие составы – три гитары и ударные – начали процветать за рубежом. Тогда ведь уже “Битлы” появились. Но мы, правда, вначале ориентировались не на The Beatles, а на Shadows – была такая инструментальная группа, которая аккомпанировала  Клиффу Ричарду.

– Кстати, когда вы впервые услышали The Beatles и какая это была песня?

– Пробивается всегда все самое известное. Это – “Can’t buy me Love”. У нас это все тормозилось, хотя один из руководителей Москонцерта, побывав в Швеции на их концерте, говорил: “Их тут все ругают, но вы, ребята, не верьте ничему! Это колоссальное наслаждение!” Его фамилия Кадомцев.  Прекрасный человек! Он всегда имел свое мнение и не стеснялся его высказывать.

Но мы тогда еще не понимали, как сложно создать хорошую ритм-группу, найти ударника, который составлял бы с басом одно целое. Ударник – это нерв. Он играет самые мелкие доли. Если эти доли бегут вперед или назад, или почему-то тормозятся, или вообще не очень ритмичны между собой, то у тебя в душе почему-то творится совсем не то. В конце концов мы нашли ударника, у которого оказались очень легкие руки. Его звали Володька Морозов.

А я решил играть на бас-гитаре, вот только баса у меня не было. Что делать? Я говорю: “Ерунда! У меня руки нормальные, я сам сделаю себе бас-гитару!” И я вырезал себе хитрой формы бас из… пенопласта. Знакомый мастер покрыл его корпус голубой краской. Столяр, который жил во дворе, выстругал для него гриф.

После этого начались поиски струн. Однажды мы попали на выставку ГДР-овских музыкальных инструментов, которая проходила в Парке Горького, в кафе “Времена года”. Обойдя все стенды, мы попросили: “Можно поиграть на ваших инструментах?” А они: “С удовольствием!” Мы сыграли. Они говорят: “Ребята, приходите завтра. Можете играть сколько угодно…” Для нас интересно было познакомиться с новыми  инструментами, а для них это была бесплатная реклама.

Когда выставка закрывалась, нас спрашивают: “Чем бы вас отблагодарить?” – “Если можно, – отвечаю, – подарите комплект басовых струн! Нет у нас струн!”. И через некоторое время я получил из посольства ГДР открытку, в которой было написано: “Вас ожидает комплект струн”. Получил я струны – и мы ожили! А то до этого мы натягивали и рояльные струны, и от бас-домры и бас-балалайки. А они – жутко жесткие. Натянуть их еще было можно, но звучали они плохо. Короче говоря, нормальные струны создали сенсацию. Я вспоминаю, что, когда мы играли концерт в Театре Советской армии, к нам подошел изумленный Кобзон: “Это что такое?!” Он, оказывается, никогда не видел бас-гитары, потому что все таскали контрабасы!

– А откуда вы срисовывали форму для первой бас-гитары?

– А она была не очень вычурная. Вот у Валерки – да! Такой формы гитары в природе больше не существует. В кузовном цехе завода имени Лихачева ему вырезали “внутренности”, а потом в вакууме обтянули этот макет листами из полистирола…

– Прямо как ракету делали!

– Но гитара – это только полдела. Нужна еще усилительная аппаратура. В доме звукозаписи на Качалова работал человек, которого, наверное, знала вся Москва. Фамилия его была Королев. Он делал ламповые усилители, причем очень хорошего качества. Они были недешевыми, но стоили того.

Динамики мы достали в Лужниках, которые недавно были построены, и там на складе остался большой запас запчастей, в том числе и динамиков. И втихаря все это распродавалось. Мы сами построили себе колонки. У меня до сих пор они в гараже валяются.

А потом в Москву пришли инструменты “Ионика”. Первая “Ионика” появилась у Эдди Игнатьевича Рознера, а второй инструмент, благодаря работе с Кирой Смирновой, – у нас.

Таким образом ансамбль был сделан. Оставалось придумать название. Мы перебирали разные варианты и остановились на “Электроне”, ведь это связано и с электроникой, и с электрогитарами.

Мы пошили себе голубые вафельные костюмы: уж коли мы – “Электрон”, то и выглядеть мы должны были как-то необычно!

Мы стали много записываться на радио, поскольку “Электрон” был первым подобным ансамблем. У нас начали выходить пластинки. Но “Электрон” – это не вокально-инструментальный ансамбль. И мы не играли рок-музыку. Мы играли композиции из репертуара “Shadows”, делали обработки русских народных песен и песен советских композиторов. Но основной упор Валерка делал на свои произведения. Мы роптали: “Валера, сколько музыки прекрасной, а почему мы играем только твои вещи?”  А он отвечал: “Потому что “Битлы” тоже играют в основном свои вещи…” Мы про себя думали: “Хорошо замахнулся!” У него всегда были наполеоновские амбиции…

Валерка сочинял свою музыку таким образом: он писал Женьке Гусеву гармонии и говорил: “Играй ритм, а я буду выдумывать, что на этот ритм положить…” А потом уже я подкладывал партию баса и клавишных. И все было бы хорошо, если бы Бог дал ему больше музыкальных способностей. Но тем не менее он – молодец. Ведь он из простой рабочей семьи, но освоил гитару, причем довольно неплохо.

Во время записи Валерка, чтобы не было ненужного смешивания, разделял ритм-гитару и соло-гитару, не говоря уж про бас, по частоте. Играет соло-гитара – это одна частота, начинается другая гитара – это другая частота. И тогда они обе очень хорошо прослушиваются. Хотя это все искусственно, конечно. Симфонический оркестр, наоборот, стремится к смешению, так как это дает еще большее богатство звука. А здесь все происходило наоборот, зато была чистота звучания.

Конечно, мы тогда были королями, так как наши пластиночки уже разошлись к тому времени очень широко и о нас знали. Даже находились люди, которые в точности исполняли Валеркины импровизации, что грело его душу. Впрочем, и наши души тоже, потому что популярность – это всегда приятно. Но в Москве самостоятельной работы нам не давали,  поэтому однажды Валера предложил: “Чтобы идти своим путем, нам надо уехать из Москвы!”

“Давай! Куда?” – согласились мы. И я считаю, что в этом как раз была наша большая ошибка, потому что все наоборот стремятся в Москву. Если ты здесь застолбился, то получил необходимый статус. Конечно, мы были первыми, поэтому нам было трудно пробиться, ведь ни “Поющих Гитар”, ни “Веселых Ребят” еще не было.

Но, короче, уехали мы. Договорились в 1965 году с Липецкой филармонией…

– Вы, наверное, объехали весь Советский Союз?

– Почти. Например, мы с “Электроном” никогда не были в Средней Азии. Там я побывал только с Магомаевым. А Россию  мы объехали всю.

– От каких гастролей остались наилучшие воспоминания?

– Конечно, работа с Магомаевым – это сплошной праздник, ведь где бы ты ни работал, это все – на правительственном уровне.

– А как вы вышли на Магомаева?

– Это не мы, Магомаев на нас вышел. У нас был общий хороший друг – Толя Горохов, который для Магомаева собирал коллективы. Это он придумал позвать нас, поскольку “Электрон” был очень модной группой. Мы работали в Новомосковске, как вдруг Валерку подзывают к телефону. Поговорил – возвращается обратно: “Я сейчас разговаривал с Магомаевым. Он предлагает нам срочно вылететь в Тбилиси на концерт!” Мы бы и рады. Но мы же подневольные люди. Мы же от филармонии работаем! А звонки не прекращаются. И вскоре к нам в Тулу приезжает представитель азербайджанского министерства культуры (Магомаев ведь от Азербайджана работал). И начинается торг. Директор спрашивает этого администратора: “А что мы будем за это иметь? Ну, хоть концерт-то Магомаев сделает в Туле?” – “Конечно! – пообещал администратор – О чем речь?!” Но, конечно, никакого концерта он в Туле так и не сделал… Впрочем, это сразу было понятно…

А у нас тогда был солист, видимо, бывший эмигрант, который оттуда приехал сюда. Фамилия его была Гарри Гольди. И только мы с ним начали работать, как появился Магомаев. Естественно, этот Гарри сразу по боку…

Магомаев так строил свою программу: первое отделение он пел классические вещи под фортепиано, за которым играл Чингиз Садыков, а второе отделение было эстрадным: первыми выходили мы, потом добавлялся квартет “Гая”, которому мы тоже аккомпанировали, а уж затем выходил Муслим Магомаев, которому мы все хором подпеваем. Это было логично. Но потом квартет “Гая” стал просить: “Сначала принимают “Электрон”, а потом все ждут Магомаева. И мы – получается, что мы не нужны никому! Давайте сделаем так: сначала мы с вами, потом – вы одни, а уж потом Магомаев”. Мы согласились, потому что нам было абсолютно все равно, в какой последовательности петь.

Но с Магомаевым мы работали недолго. Почему? Однажды он мне сказал: “Юра, ребята у тебя хорошие, но квалификация у них не очень высокая. Давай наберем новых музыкантов и будем работать!” Но я, воспитанный в лучших советских традициях, возмутился: как же я брошу своих ребят?!

И лишь спустя некоторое время я понял, что надо обновлять ансамбль, когда ты чувствуешь, что играешь уже не то, что тебе интересно. Человек ведь с возрастом меняется, изменяются и его вкусы. Я слушаю Стинга: в начале карьеры он играет одно, а потом – прямо противоположное. И это нормально. Так и должно с возрастом происходить  у нормального человека. А вот когда я слушаю Black Sabbath  – они законсервировались. Но я думаю, что в жизни, для себя они это уже не играют, и собираются в таком составе только на массовый концерт.  И “Машина Времени” тоже закостенела. Как она появилась 30 лет назад, такой она и остается по сию пору, не растет. Хотя надо отдать должное Макаревичу: когда он выступает с ансамблем “Креольское танго”, его звук меняется. И я чувствую, что играть с этим ансамблем – это его потребность.

В 1966 году наш ансамбль распался. Произошло это из-за того, что Женьке надоело работать аккомпаниатором Валеркиных фантазий. Мы с ударником были, что называется, не разлей вода. У нас было много общих интересов и помимо музыки. Женька Гусев – тоже нормальный парень, но у нас не было точек соприкосновения: мы дружили по двое. И вот, после того как Приказчиков понял, что опереться ему стало не на кого, он сказал: “Ладно, ребята, я ухожу. Всю аппаратуру я оставляю вам…” Но мы заплатили ему его долю.

Валерка ушел в Ростовскую филармонию, где создал коллектив, который назвал “Новый Электрон”. Потом он опять вернулся в Липецк, и у него в “Новом Электроне”, кстати, некоторое время работала Алла Борисовна.

Мы же начали искать контакты с композиторами.  Я вспоминаю, что Аркадий Ильич Островский, когда мы спросили у него, можно ли переделать одну его вещь, ответил: “Ребята, да делайте что хотите, лишь бы это был я!”

А с Пахмутовой была смешная история. Мы хотели взять ее песню “Куба – любовь моя”. Сама песня – маршеобразная, но у меня же в руках маракасы! Какой же тут марш?!  И мы ее спрашиваем: “Александра Николаевна, можно ли ее немного переделать? Это же настоящая “латина”! Но Пахмутова запричитала в ответ: “Ребята, а вы знаете, что на Кубе карточки?!” Мы лишь руками развели… “Ну, нет так нет!” И “Куба” у нас не пошла…

– После того как группа распалась, вы с Приказчиковым где-то пересекались? Отношения поддерживали?

– К сожалению, нет. И он, и мы постоянно были на гастролях…   Кстати, вскоре от нас ушел и Женька Гусев, а на его место мы взяли прекрасного солиста, который был, на мой взгляд, может быть, даже лучше Магомаева. Это – Лев Пильщик. Он был очень музыкален и обладал одной уникальной способностью: если он брал гитару, то мог спеть любую песню, хоть китайскую на китайском языке с китайской музыкой, которые он воспринимал на слух.

Его приход к нам был удивительным. Мы жили в Туле, в гостинице, когда к нам приехал Павел Слободкин, который задумал создать “Веселых Ребят”. “Ребята, я вокалиста нашел! – говорит – Запредельного!” И представляет нам Левку.

Перед концертом мы устроили с Левкой небольшой джэм, после которого  предложили ему войти в состав “Электрона”: Лева, когда-то еще Паша сделает ансамбль! А тут считай, мы – “Шедоуз”, а ты – Клифф Ричард!” И Левка все понял: “Да на фиг мне нужен этот Слободкин…”

– То есть вы украли певца у самого Слободкина?

– Да, мы были крутые! Мы  – уже “Электрон”, а Пашка – еще аккомпаниатор.

– А с Пильщиком вы до какого времени играли?

– С Левкой мы расстались в 1970 году, после чего он некоторое время выступал у Маликова в “Самоцветах”, а потом вместе с семьей эмигрировал за границу.

– У вас ведь еще и Градский работал?

– Мы его выменяли у другого коллектива, когда гастролировали по Владимирской области. Вместе с ним в 1968 году мы ездили на гастроли в Чехословакию. И туда как раз вошли советские танки. Так нас на дрезине оттуда вывозили….

Левка пригласил ребят из Риги, с которыми он раньше выступал в ресторане “Юрасперле”: басиста Зенона Янушко и ударника – Игоря Цильмана. В Туле в это же время работал Кролл, и из его оркестра к нам перешел перкуссионист Генбачев.

Потом нас нагрузили еще музыкантами. “Ребята, у вас музыкантов нет, давайте мы вам добавим…” Сначала добавили троих львовских ребят. При том,  что я оставался руководителем ансамбля, нам все время подсыпали музыкантов, пока наш “Электрон”, как пошутили в “Карнавальной ночи”,  не превратился в “большой массовый квартет”. Мы разрослись до восьми человек и, хотя тогда начался настоящий джаз, потому что пришли хороший вибрафонист и хороший саксофонист, мне это стало неинтересно. В 1970 году я решил уйти. Тем более, что у сына уже начинался школьный возраст, и я считал себя обязанным как-то при этом присутствовать…

***

Я распрощался с Юровым, унося домой несколько кассет с записью интервью. Я многое узнал про группу “Электрон”, но тайна Приказчикова все равно осталась не разгаданной до конца.

Поиски продолжаются…

Композиции групп “Электрон” и “Новый Электрон” можно найти в Интернете по адресу: www.surfmusic.ru
.
.
Первая глава ===>>>
.